Место проведения: Москва, ул. Воздвиженка, д. 3/5, РГБ, под. 3, эт. 3, Голубой выставочный зал
Время проведения: 2—17 октября 2012 года
Вход свободный
История влияния французской культуры и образа жизни на Россию известна всем со школьной скамьи: плохой русский язык в противоположность отличному французскому был яркой приметой русского дворянского сословия, о чем свидетельствует практически весь корпус русской художественной литературы золотого века и многочисленные документы XVIII—XIX вв. «Я хочу жить и умереть в моем любезном отечестве, но после России нет для меня земли приятнее Франции», — писал в 1790 году Николай Карамзин. Русское общество говорило, писало и думало по-французски. Париж был «родиной сердца и воображения», Франция — законодательницей вкусов и восприемницей всей европейской культуры. Можно смело сказать, что французский язык стал не только источником языковых и бытовых заимствований, но и катализатором многих событий в культурной и общественной жизни России.
Войны, науки, путешествия
Открывшаяся выставка представляет только малую часть (около 200 экземпляров) океана французской оригинальной и переводной литературы, хранящейся в РГБ. За каждым из этих изданий скрываются сюжеты, которые могли бы составить историю галломании в России, если бы кто-то задумал ее написать. Дорогу ей проложил в начале XVIII века Петр I, который инициировал переводы французских трудов по военному делу. Так, «Устав о воисках морских и о их арсеналах Людовика четвертаго надесять короля французскаго и наварскаго» (1715) перевел Конон Никитич Зотов, младший сын учителя и наставника Петра I Никиты Моисеевича Зотова, а переводчиком книги французского маршала Себастьена Вобана «Истинный способ укрепления городов» стал Василий Иванович Суворов, учивший по ней своего знаменитого сына. «Покойный батюшка, — писал впоследствии Александр Васильевич, — перевел способ Вобана с французского на русский язык и при ежедневном чтении и сравнении с оригиналом сего перевода изволил сам меня руководствовать к познанию сей столь нужной и полезной науки».
К первой половине XVIII века относятся и заимствования деловой лексики, во главе которых стоял «Экстракт Савариева лексикона о комерции» (1747) — перевод «Всеобщего словаря торговли» французского экономиста Жака Савари де Брюлона, который считался самой полной энциклопедией мировой торговли с древнейших времен. Огромен и пласт переводной научной литературы: шеститомный «Курс математики» Этьена Безу (1798), «Изыскания о способах произвождения под водою всякаго рода гидравлических работ без остановки воднаго течения» Шарля Кулона (1790), трехтомные «Уроки експериментальной физики» Жана Нолле и многое другое. Путешествия многим тогда заменяли обширные переводы книг о дальних странах: например, 27-томным «Всемирным путешествователем, или Познанием Стараго и Новаго света» (1778—1794) Жозефа-де ла Порта, выдержавшим три полных переиздания, зачитывались во всех отдаленных от столиц и границ российских губерниях.
Развитие речи
Во второй половине XVIII века труды по военной науке дополнили книги по философии, политике, педагогике, этике, беллетристика. Именно переводам с французского мы обязаны развитию русского литературного языка. На выставке тому есть материальное свидетельство — «Езда в остров любви» Поля Тальмана (1730), переведенная поэтом Василием Тредиаковским. В предисловии к ней Тредиаковский высказал революционную для своего времени мысль о необходимости использования в художественной литературе русского, а не церковнославянского языка. Современник Тредиаковского, известный поэт и деятель русского Просвещения Антиох Кантемир стал первым русским автором, переведенным на иностранный язык — им, разумеется, стал французский, на который в 1749 году были переведены его «Сатиры». Кантемир и сам был переводчиком — на выставке есть его перевод «Разговоров о множестве миров» (1740) Бернара ле Бовье де Фонтенеля. Эта книга потребовала усилий Кантемира как разработчика русской научно-философской терминологии.
Энциклопедисты и малолетние переводчики
Открытия готовит и раздел выставки «Энциклопедия и энциклопедисты». Например, один из плеяды отцов французского Просвещения Жан-Жак Руссо был не только апологетом романтизма и натурализма, но также музыкальным теоретиком и композитором. Он стал автором статей по музыке в «Энциклопедии» Дидро (1767), к которой приложили руку практически все французские просветители и ученые. Экземпляры «Энциклопедии» были во всех частных библиотеках России, а Академическая книжная лавка в объявлении 1766 года предлагала, чтобы те, «кои имеют у себя первые 10 томов, а желают получить и прочие, благоволили бы заблаговременно о том заявить, дабы столько экземпляров, сколько надобно будет, из Парижа выписать можно было». Зеленый свет запрещенной во Франции «Энциклопедии» дала Екатерина II, однако на третьем томе перевод 35-томного труда в России прекратился — слишком много было в нем антиклерикальных выпадов.
Более счастливая судьба ожидала «Женитьбу Фигаро» Бомарше: Людовик XIV запретил ставить пьесу, сказав, что «нужно сначала разрушить Бастилию, иначе представление (пьесы) будет опасной непоследовательностью». В 1782 году Бомарше прочитал пьесу наследнику русского престола Павлу I, путешествующему по Европе под именем графа Северного (Du Nord), а в 1787 году ее поставили в Петровском театре (сейчас — Большой театр).
В трудности перевода с французского в России были вовлечены буквально все слои общества: императорская фамилия, аристократы, мелкопоместные дворяне, государственные деятели, студенты, профессора, священники, мужчины, женщины, дети. Так, на титульном листе «Добронравия десятилетного герцога Бурбонского, брата ныне владеющего французского короля Лудовика XVI» (1789) указано, что книга переведена с французского «малолетными детьми». А с именем Екатерины II как самого титулованного переводчика связан любопытный случай: во время своего путешествия по Волге в 1767 году императрица переводила роман «Велизарий» Жана Франсуа Мармонтеля и привлекла к этому занятию всю свою свиту.
Наверняка для многих посетителей выставки станет открытием и необычайная авторская плодовитость Аббата Прево, который сегодня многим известен только как автор «Манон Леско». Есть на выставке и книжка другого крупного беллетриста, Стефани-Фелисите Жанлис. Занятно, что именно этого автора читает в «Войне и мире» накануне Бородинского сражения Кутузов: «Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был „Les chevaliers du Cygne“, сочинение madame de Genlis, как увидал князь Андрей по обертке».
«Любимый наш роман»
В начале XIX века влияние французского языка на русскую жизнь по-прежнему велико. Здесь сложно обойтись без имен Пушкина и Вяземского. Известно, что половина книг в библиотеке Пушкина были французскими: на выставочных витринах его любимые Лафонтен, Мольер, Вольтер, Руссо, Беранже, Мюссе. Интересен большой иллюстрированный том «Религиозных обрядов и обычаев всех народов мира» (1739) из библиотеки князей Голицыных в имении Вяземы, которое было в пешей доступности от имения Захарово, куда на выходных в церковь водили детей Пушкиных. Петр Вяземский много переводил с французского, в частности по поводу представленного на выставке перевода романа Бенжамена Констана «Адольф» писал Пушкину в письме: «Прими мой перевод любимого нашего романа». Отметим, что в их переписке этой характеристики удостоилось огромное количество французских книг. Смерть Констана в 1830 году разрушила надежды Вяземского на личное знакомство с писателем. Зато, в отличие от Пушкина, ему удалось неоднократно реализовать их общую мечту — побывать в Париже.
Отдельный стенд занимают французские прижизненные издания: «Асканио» Александра Дюма из библиотеки императрицы Александры Федоровны, первое издание «Саламбо» Флобера из книг князя Голицына, сборник очерков Мопассана «Под солнцем» из библиотеки лейб-гвардии Преображенского полка, конволют Жорж Санд из книг художника Константина Сомова и многие другие.
Сражавшиеся с Наполеоном русские солдаты зачастую говорили по-французски лучше, чем по-русски. После Отечественной войны 1812 года популярность французского языка пошла на спад, но ни одно последующее столетие не обходилось без тех или иных признаков симпатии к французской культуре. Пожалуй, никто не будет отрицать, что и сегодня в русской жизни есть место французской art de vivre, просвещенческому скепсису, звукам «Марсельезы» и мечтам о парижской элегантности.