К 200-летию со дня рождения Герцена: «Так писать умел он один из русских...»

Место проведения: Москва, РГБ, выставочная площадка у Мраморной лестницы
Время проведения: 27 марта — 10 апреля 2012 года

Александр Иванович Герцен. Рисунок с фотографии 1865 года Наталья Александровна Герцен (жена) с сыном Сашей. Акварель К. А. Горбунова, 1841

27 марта 2012 года в Российской государственной библиотеке начала работу книжно-иллюстративная выставка «"Так писать умел он один из русских..." К 200-летию со дня рождения А. И. Герцена». Ценители творчества выдающегося прозаика и публициста знакомятся с редкими прижизненными изданиями и публикациями, философскими трудами, воспоминаниями современников.

Помимо книг, занявших несколько витрин, представлены фотокопии с портретов близких писателя. Визуальный ряд открывается изображением отца — богатого дворянина Ивана Алексеевича Яковлева. Сорока пяти лет от роду он умудрился влюбиться в красавицу-немку Генриетту Луизу Гааг. Она и стала матерью Герцена. Официального брака не было. Мальчик получил фамилию Герцен — производную от немецкого Herz («сердце»). Есть и портрет жены со старшим сыном Сашей. С нею связано много светлого, романтичного и горького в жизни Александра Ивановича.

В экспозицию включена книга «Сочинения Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной» (СПб., 1905). В одном из писем к своей юной кузине он писал: «Я был сегодня в монастыре... и что же — мне так ясно представилось, что под этими сводами стою я и ты, живо-живо. Священник в облачении надевает кольца, вот мы взглянули друг на друга, твоя рука в моей... и я готов был плакать, и сердце билось. Нет, нет, ты должна быть моя, год сроку — не больше». Но уже через полгода, в мае 1839-го, он похитит Наталью из родительского дома, и они обвенчаются. Спустя 13 лет она умрет после тяжелых родов. Последние годы их брака были омрачены ее изменой. На свою беду Наталья Александровна увлеклась немецким поэтом Георгом Гервегом, который старательно разрушал ее жизнь.

В разделе мемуаристики можно увидеть произведение двоюродной сестры писателя Татьяны Пассек «Из дальних лет». Она знала Шушу (домашнее имя Саши Герцена) с детства: «Все видели в Шушке только баловня, из которого не будет никакого толка, но никто не умел из-за баловства рассмотреть, сколько ума, добродушного юмора и нежности было в этом ребенке». Представлены и малоизвестные широкому кругу читателей «Воспоминания идеалистки» (Москва — Ленинград, Academia, 1933) Мальвиды Мейзенбург — близкого друга семьи Герцена.

Всю жизнь Герцен дружил с Николаем Огаревым. Прекраснодушные подростки давали свою знаменитую клятву на Воробьевых горах. «Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой, — мысленно возвращается в тот день автор „Былого и дум“. — Постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу». Эпическое полотно «Былое и думы», которое Александр Иванович называл «мемуар», — вершина его творчества. Не случайно так много места уделено ему в экспозиции. Собственно литературная деятельность писателя в первую очередь проиллюстрирована классическим наследием — повестями «Кто виноват?» («Отечественные записки», 1845, № 2) и «Сорока-воровка» («Современник», 1848, № 2).

Вниманию посетителей выставки предлагаются и не столь известные «Записки одного молодого человека». Созданные примерно в одно время с «Героем нашего времени», они по общей тональности напоминают лермонтовский шедевр, но, конечно, значительно ему уступают. «Моя тетрадка будет надгробным памятником доли жизни, канувшей в вечность, — исповедуется молодой человек. — В ней будет записано, сколько я схоронил в себе. Не скучна будет Иллиада человека обыкновенного, ничего не совершившего». Дальше писатель, по всей видимости, собирался пойти по пути Гончарова с его «Обыкновенной историей», то есть показать драму обезличивания. Отсюда ироническое обещание: в третьей тетради герой-идеалист «войдет в ум» и потому в ней не найдется «идей, мыслей, чувств... вся она состоит из расходной книги, формулярного списка и двух доверенностей».

Отдельный блок выставки составляют издания основанной писателем-эмигрантом «Вольной русской типографии», в том числе «Письма из Франции и Италии» и «С того берега». Один из многочисленных недругов злословил: «Герцен, незаконнорожденный сын Яковлева, переселившись из Москвы в Лондон, перевел себе значительные суммы денег, принадлежавших его отцу, и начал издавать ругательные сочинения против бывшего своего Отечества». Ответом можно считать высказывание Александра Ивановича: «Я всеми фибрами своей души принадлежу России, я работаю для нее, она работает во мне». Один из самых прочувствованных отзывов о «ругательных сочинениях» принадлежит Тургеневу: «Все написано слезами, кровью... горит и жжет. Так писать умел он один из русских».

В советскую эпоху автор «Былого и дум» относился к самым читаемым (или, скорее, изучаемым) дореволюционным писателям-мыслителям. В разные годы появлялись многочисленные сборники его статей, в которых он высказывал мысли о социализме и атеизме, религии и церкви, искусстве и воспитании. В концентрированном виде отношение к Герцену как к обличителю самодержавия выразилось в книге Кирика Левина «Александр Герцен. Личность. Идеология» (типография Военного комиссариата Московской области, 1918). Среди экспонатов особого внимания заслуживает восьмитомное факсимильное издание альманаха «Полярной звезды» (издательство «Наука», 1966). Оно выпущено под редакцией известного специалиста по истории декабристов и революционных движений XIX века, академика Милицы Нечкиной. Надо сказать, что солидных трудов последнего времени, посвященных Герцену, на выставке нет. Видимо, в данный момент интерес исследователей к этой мощной фигуре практически исчерпан. Надо полагать, не навсегда.