Дуэль

Первая публикация — газета «Новое время». 1891. 22, 23, 25, 29, 30 октября; 5, 12, 13, 19, 26, 27 ноября.

• Волынский А. Л. Литературные заметки // Господа критики и господин Чехов: антология / сост. С. ле Флемминг. — СПб. ; М., 2006. С. 130—131. 1-я публ.: Северный вестник. 1892. № 1.
  Любопытная группа «совершенно жизненных портретов». Психологическая правдивость. Надежда Федоровна, «грешница низшего разбора», изображена «тонко, умно и искусно». Перерождение Лаевского недостаточно определенно.
• Зельманов М. Г. Новые произведения г. Чехова / М. Южный // Господа критики и господин Чехов: антология / сост. С. ле Флемминг. СПб. ; М., 2006. С. 241. 1-я публ.: Гражданин. 1892. 21 янв.
  Большая повесть, «а никакого содержания нет» Лаевский — пошляк, его сожительница — дурочка, фон Корен — маньяк, напоминающий миросозерцание Смердякова. Никакой драмы между такими лицами быть не может. Это «представители очумелой и вырождающейся интеллигенции, подонки образованного общества». Идея «возродить» Лаевского — странная наивность со стороны Чехова.
• Скабичевский А. М. Литературная хроника. Антон Чехов — «Дуэль», повесть <…> // Господа критики и господин Чехов: антология / сост. С. ле Флемминг. СПб. ; М., 2006. С. 505—506. 1-я публ.: Новости и Биржевая газета. 1892. 13 февр.
  Лаевский — «нравственно распущенный и чувственный ленивец и бабник, … печальное наследие крепостного права». Сила художественного таланта Чехова — в мáстерской обрисовке характеров, но «мысли, проводимые им в последних произведениях, поражают своим убожеством». От конца повести веет фальшью и пошлостью.
• Перцов П. П. Изъяны творчества. Повести и рассказы А. Чехова // Русское богатство. 1893. № 1. С. 58—63 (2-я паг.).
  Психологический анализ в этой повести «достигает прямо толстовской высоты и силы». Лаевский — «идейный пустоцвет», он интересен только до перерождения, а «овидиева метаморфоза», произошедшая с ним, непонятна. «Чехов, сосчитав всех психологических козявок и букашек, относящихся к герою „Дуэли“, упустил из виду слона, т. е. общественный смысл этой фигуры».
• Головин К. Ф. Беллетристы-индифференты // Русский роман и русское общество / К. Ф. Головин (Орловский). 3-е изд. СПб., 1914. С. 469—470.
  Лаевский — неудачная попытка «нового издания лишнего человека». У «лишних людей» сороковых годов все их задатки оставались пустоцветом из-за нехватки сил, они «падали с пьедестала, но пьедестал у них был. А у Лаевского нет ровно ничего. Ему падать не с чего». Сам он ничтожный человек, посредственность, и всё произведение невысокого качества.
• Дерман А. Б. Борьба с дисгармонией художественным творчеством // Творческий портрет Чехова / А. Б. Дерман. М., 1929. С. 206.
  В произведении «чувствуется отсутствие внутреннего убеждения автора в силе той догмы, которой он чисто насильственно подчинил действия своих героев, и отсюда безжизненность, схематичность и скомканность финала».
• Роскин А. И. Заметки о реализме Чехова // А. П. Чехов / А. Роскин. М., 1959. С. 210—214. 1-я публ.: Литературный критик. 1939. № 7.
  Критик вспоминает письмо литератора В. Л. Кигна Чехову, в котором тот отметил, что в «Дуэли» угадывается сахалинский колорит. Известно, что во время поездки на Сахалин у Чехова родился замысел повести о чиновнике, страдающем тоской по родине. Однако повесть о людях, больных ностальгией, живущих в «аду» (на Сахалине), разворачивается на фоне страны, похожей на рай (в Абхазии). Разбирая внешнюю парадоксальность такого суждения и его глубокую внутреннюю справедливость, Роскин показывает, как художественный приём «перенесения» даёт возможность Чехову выразить в более универсальной форме наблюдения над действительностью и добиться «необыкновенно обобщающей силы» образов.
• Бердников Г. П. «Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни…» // Чехов / Г. Бердников. М., 1974. С. 266—269.
  В повести заметен отход Чехова от «толстовского морализма», но ярко проявляется чеховский метод психологического анализа, «восходящий к толстовской „диалектике души“». По мере раскрытия внутреннего мира Лаевского и Надежды Федоровны выявляется «всё более острый конфликт каждого со своей совестью», и этот конфликт, по мнению литературоведа, подготавливает, обосновывает духовный очистительный кризис, который переживают они в ночь накануне дуэли. Видимая победа фон Корена накануне дуэли (согласие Лаевского с его взглядами) «является его поражением, так как камня на камне не оставляет от его логических построений, основанных не на вере в человека, а в идею насилия. Нравственным возрождением Лаевского утверждается, что непреклонность фон Корена — преступна.
• Смирнов М. М. Дуэль в «Дуэли» // Чеховские чтения в Ялте: Чехов и русская литература: сб. науч. тр. М., 1978. С. 66—72.
  Содержательное противоречие «Дуэли» не в столкновении между фон Кореном и Лаевским, а в несоответствии их представлений действительности. Это несоответствие продублировано на дуэли, нелепость которой в том, что она — попытка реализации иллюзорных, литературного происхождения представлений. Речь идёт не об идейном столкновении, а о нецелесообразности всякой отвлечённости. «Дуэль, которая воспринимается исключительно в контексте многочисленных литературно-ассоциативных связей, лучше чем любое другое событие обнаруживает суть и характер заблуждений героев».
• Катаев В. Б. «Дуэль». Индивидуализация при изображении человека // Проза Чехова: проблемы интерпретации / В. Б. Катаев. М., 1979. С. 122—139.
  Основной конфликт повести строится вокруг проблемы правильных оценок человеческого поведения. Критик напоминает, что «на Сахалине Чехов видел, как претензии на исправление человечества могут вести к бедствиям конкретных людей, … не к уничтожению, а к умножению зла». Автор не противопоставляет «правду» Лаевского «правде» фон Корена. Повесть, по мнению Катаева, это «своеобразная гносеологическая энциклопедия, прежде всего свод самых разнообразных видов незнания „настоящей правды“ и причин, которые делают необычайно трудным ее обретение». В этом смысле показательна множественность противоречивых оценок действующих лиц, явлений, стереотипов разными персонажами.
• Звонникова Л. А. «Ложные представления» // Заколдованный круг (проза А. П. Чехова), 1880—1904 / Л. А. Звонникова. М., 1998. С. 43—60. 1-я публ.: Скверная болезнь: к нравственно-художественной проблематике «Дуэли» // Вопросы литературы. 1985. № 3.
  Герои повести не понимают ни себя, ни других, они заблуждаются во всём. «Художник разворачивает перед читателем бесконечную цепь их заблуждений, чтобы показать, как поступки людей, не овладевших своим представлением о жизни, делаются неуправляемыми, подобно любой стихии». Нравственный переворот, совершающийся в Лаевском, заключается в том, что он впервые начинает думать не о себе, а о других. Чеховеды спорят об этом перевороте потому, утверждает автор, что занимают позицию фон Корена, который и в финале судит о своем оппоненте по шаблону: «Какие мы с ним победители? Победители орлами смотрят…» Однако речь не о победе «царя пустыни», речь о победе человека над собой, о победе человеческого духа.
• Линков В. Я. «Никто не знает настоящей правды» // Скептицизм и вера Чехова / В. Я. Линков. М., 1995. С. 24—41.
  «Дуэль» — удивительное произведение, в котором Чехов повторил мысль «Огней», но придал ей полновесное звучание, поместив в духовный контекст классического романа XIX века. Более того, вне сравнения с романами русских реалистов её невозможно понять или легко понять превратно. Главное отличие: у предшественников Чехова не ставятся под сомнение возможность и право суда над героем, в «Дуэли» показана несостоятельность такого суда. Кроме того, в этой повести герои враждуют не потому, что занимают различные жизненные позиции, а потому, что им присущи одни и те же человеческие недостатки. «Дуэль», утверждает критик, строится как бы по антисхеме русского социально-психологического романа. В классическом романе выясняется, какова социальная ценность героя, у Чехова ставится вопрос о том, как жить человеку в данном конкретном мире, где «ничего не поймёшь» и «никто не знает настоящей правды».
• Долженков П. Н. Предположительный характер знаний человека о мире и о себе в творчестве Чехова. Принцип неопределенности // Чехов и позитивизм / Петр Долженков. 2-е изд., испр. и доп. М., 2003. С. 24—31.
  «Дуэль» даёт основания для сопоставления взглядов Чехова и Фрейда на структуру и динамику внутренней жизни людей. Лаевский — истерический тип личности, для которого характерна бессознательная ложь. Им движут неприглядные мотивы, а он хочет выставлять себя перед окружающими в более выгодном свете. «Лаевский успешно врёт самому себе». Фон Корен — деспотичная личность, но и для него характерна «бессознательная ложь» (в частности, маскирует идеологией причину своей истинной ненависти к Лаевскому). Ряд наблюдений над текстом подводит автора к мысли, что «Чехов заставляет нас сильно усомниться в искренности перерождения своего героя». Ситуация неопределенности на уровне поэтики отражает убежденность Чехова в невозможности абсолютно достоверного знания о мире.