Музей истории РГБ: школа любви к библиотеке

Директор Музея истории Российской государственной библиотеки Людмила Михайловна Коваль

Одна из самых интересных книг, вышедших в этом году в издательстве «Пашков дом», — «Музей истории Российской государственной библиотеки. Путеводитель по фонду» директора музея (МИБ) Людмилы Коваль. В качестве эпиграфа к изданию выбрано высказывание философа Николая Федорова: «Музей есть выражение памяти, общей для всех людей... памяти не о потере вещей, а об утрате лиц». В нем отражена идея и самого Музея истории РГБ, и посвященного ему издания: по крупицам, через конкретные судьбы, восстановить то, чем справедливо гордилась библиотека. Это еще и рассказ автора о том, какие нежданные ей выпадали удачи в процессе работы над книгой и какие поразительные случались встречи.

— Людмила Михайловна, как у вас возникла идея создания музея?

— Много лет я водила экскурсии по библиотеке. Нам, начинающим, рассказывал о ней непревзойденный знаток ее прошлого Марк Митрофанович Клевенский. Он этой темой по-настоящему зацепил меня, выпускницу истфака Московского университета. Правда, поначалу я стеснялась говорить на аудитории. И сразу же почувствовала недостаток информации: много задавали вопросов. Стала самостоятельно пополнять знания. Приходили библиотекари, студенты, дети наших сотрудников. Регулярно бывали зарубежные гости. Однажды немецкая группа подарила мне книжечку о музее фарфоровой фабрики. Полистала ее дома, и зависть одолела. Нам бы такой музей! Это была бы школа любви к Ленинке.

Написала докладную тогдашнему директору Николаю Семеновичу Карташову. В ответ — молчание. А спустя полгода (было это в середине 80-х) звонок от него: «Вы хотели музей? Действуйте». Тогда как раз начиналась подготовка к реконструкции Дома Пашкова. Обрадовалась, немедленно взялась за составление тематико-экспозиционного плана. Вместе с сотрудниками Музея книги работали с проектировщиками: планировалось, что наши два музея разместятся в отреставрированном Доме Пашкова.

По ряду причин это не осуществилось. Но все равно тот период воспринимаю как точку отсчета, начало активного сбора материалов. На лекциях по истории ГБЛ, которые читала в библиотеке, на радио и телевидении, всегда обращалась к слушателям: если у вас есть что-то, связанное с Ленинкой, пожалуйста, приносите. И стали приносить. Особенно много было фото, их передавали пачками. Иногда я даже не знала, кто даритель. Прихожу на работу (я тогда была заведующей сектором истории библиотечного дела), а на столе уже что-то для меня оставлено.

— Помните самый первый экспонат?

— Помню. Конверт с изображением Пашкова дома. И это же здание — на марке. Каждый экспонат дорог и неповторим. Расскажу о нескольких. Я с безграничным уважением отношусь к Владимиру Ивановичу Невскому, первому директору Ленинской библиотеки. Мою статью о нем, напечатанную в «Библиотекаре», показали его дочери. Любовь Владимировна брала тогда книги в нашем абонементе. Ей понравился материал, и она оставила для меня письмо. Настолько хорошее, что его опубликовали в следующем номере журнала. Потом мы встретились. Завязались теплые отношения. «У меня есть одна вещь, хочу вам показать», — сказала она незадолго до кончины. Этой «вещью» оказался томик «Евгения Онегина», изданный в Санкт-Петербурге в 1864 году. Книга восхитительная: в футляре, кожаном бордовом переплете с золотым тиснением. И с дарственным автографом П. П. Парадизова — ученика и сподвижника Невского: «Дорогому, любимому учителю и другу. 16. V. 1931». Оба они были расстреляны в тридцать седьмом.

Любовь Владимировна передала еще много подлинных семейных документов, сбереженных в тяжелейших условиях репрессий. Особенно потрясает фотография Невского, которую сделали перед самым расстрелом. Семье ее отдал следователь. По моей просьбе дочь Невского передала в музей и написанные ею от руки воспоминания.

Хочу еще раз сказать о Клевенском. В тридцатых годах он учился в Московском университете, писал курсовую о Румянцевском музее. Влюбился и в музей, и в библиотеку. Оставил учебу и оформился сюда на работу. В сорок первом ушел в народное ополчение. Был рядовым. Жена и дочь сохранили шинель, в которой Марка Митрофановича, раненного, без руки, привезли в госпиталь. Эта шинель без рукава ныне хранится в нашем музее.

Есть в фонде музея и такой трогательный документ: читательский билет для занятий в детском читальном зале, выданный в 1943 году. Он принадлежал десятилетней девочке. Будучи взрослой, Нина Григорьевна Сыркина услышала мое выступление по радио и подарила МИБ свой билет вместе со школьным фото.

— Вы много пишете. Над чем работалось труднее всего?

— Над «Книгой памяти». Это была моя война. Сотни, тысячи архивных документов. Три года без отдыха. Но удалось найти имена 2600 сотрудников, работавших в библиотеке в годы войны, из которых 175 ушли на фронт, в народное ополчение и были призваны в РККА. Потом решала следующую задачу: кто из них остался в живых? Методично обходила все военкоматы. В итоге узнала о 42 погибших. С некоторыми из тех, кто вернулся в Москву, но не продолжил работу в библиотеке, удалось встретиться.

Трудился здесь совсем молодой человек Павел Язев. Хорошо рисовал, оформлял библиотечные выставки. Потом фронт. Как сложилась его судьба, мне было неизвестно. Попытала счастья в адресном столе, и там дали координаты. Позвонила, трубку поднял сам Павел Владимирович. Обаятельнейшая личность. В свои неполные двадцать был командиром катюши. В мирное время преподавал в разных училищах. После нашего знакомства несколько раз приходил на библиотечные митинги памяти воинов. В одно из посещений принес справку о призыве на фронт. А на обороте — его просьба переводить свою зарплату матери. Этот документ он оставил музею.

А порой после долгих поисков человека (когда вот уже — нашла!) приходилось по телефону слышать: «Опоздали. Совсем недавно не стало». Это было самое горькое.

— Но ведь и успевали. Поговорить, расспросить, сделать неожиданные открытия.

— В этом смысле особенно памятны встречи с Натальей Сергеевной Воскресенской, прожившей больше ста лет. Она проработала в библиотеке с 1919 по 1958 год. Оставила добрый след, внесла большой вклад в создание сводных каталогов. Выйдя на пенсию и узнав, что я занимаюсь историей Ленинки, попросила навестить ее. Прихожу — меня встречает интересная дама с великолепной русской речью и потрясающей памятью. Наши беседы были долгими. Вот только записывать на магнитофон она не позволяла. Разрешала только брать информацию «на карандаш». Помнится, как тепло она отзывалась о первом директоре Румянцевского музея Василии Дмитриевиче Голицыне. Как-то завела меня в другую комнату, куда раньше не приглашала, и показала портрет красивой девушки: «Это я». Написал его прекрасно рисовавший Голицын.

После кончины Воскресенской портрет, согласно ее завещанию, был передан в МИБ. Однажды мы показывали его на выставке, посвященной истории РГБ. Пригласили близких Натальи Сергеевны. И они передали нам в дар портрет ее брата кисти неизвестного художника. Павел Сергеевич тоже служил в Ленинке, а до этого — в Румянцевском музее. У владельцев картина хранилась свернутой в рулон. По нашей просьбе ее бесплатно отреставрировали специалисты из Центра реставрации имени И. Э. Грабаря. А в другой мастерской портрет был вставлен в раму. Теперь он готов к экспонированию.

— Как жаль, что столько свидетельств библиотечного прошлого находится вне зоны широкого доступа и лишь иногда отдельные экспонаты можно увидеть на выставках. А ведь такому собранию место в хорошо оборудованных помещениях и в стационарной экспозиции.

— Согласна. Такая библиотека, как наша, должна иметь доступный музей своей истории. Те, кто эту историю творил, достойны долгой и благодарной памяти.

08.12.2011